ужно было сказать несколько слов. У меня здесь, сказал он, изящный маленький инструмент, так сказать страдивариус смерти.
Я думаю, тётушка, что тебе нужно приготовиться к прощанию с жизнью. Леонора блассерман рассмеялась, на сей раз смех её был непринуждённым и серебристым.
Тут хенрик вытянул руки и нажал курок. Ничего не произошло. Он попытался ещё раз, но по прежнему безрезультатно. Он в отчаянии разглядывал пистолет, всё было так, как и должно было быть.
Он ещё раз посмотрел в лицо своей тёте через прицел. И тогда он понял, что дело в нём самом, что он не может нажать курок, что он не в состоянии убить их женщин или какого нибудь другого человека. Что он не хенрик блассерман, взваливший будущее на свои плечи, а червь на дне вселенной.
Он не знал, где она может быть, наверное, она легла спать, а он не знал, где. Ему, наверное, следует подождать, пока она проснётся. Разве она сама не говорила этого? Что ему следует быть спокойным и ждать.
И, может быть, тогда ещё будет не поздно. Он заметил, что оказался у входа в розарий. Но розарий изменился. Розы были подрезаны, они показались ему очень низкими, не такими, какими он ожидал их увидеть.
Я не могу, сказал он. Старуха даже глазом не моргнула. В разные времена её называли по разному.
Я бы назвала её богом. Припоминаю, что когда то я уже говорила перед богом нам следует смиренно слушать. Некоторое время женщины хранили чуть ли не почтительное молчание, пока у них на глазах сознание хенрика блассермана и его надежды терпели крах.
Хенрик увидел, что это тот молодой человек, который привёз их сюда и который теперь должен был забрать его братьев по ордену и на ладье харона привезти их на родё к их судьбе. Молодой человек остановился, и хенрик обратил внимание, что они сверстники. Я жду, сказал хенрик, чтобы нарушить тишину и чтобы показать, что он всё понимает, когда проснётся моя тётушка, леонора блассерман. Ему показалось, что стоящий рядом юноша стал ещё серьёзнее, чем прежде.
Это так тяжело, сказал йохан, опустив глаза, для всех нас. Две недели. Ничего не понимая, хенрик проследил за его взглядом.
Скоро рассвет, сказал она, повернув своё кресло. Думаю, что сегодня ночью я выполнила то, что обещала. В дверях она остановилась.
Пернилле, спросила она, будь добра, ответь старухе на последний вопрос. В ту сонату, которую я написала к этой ночи специально для вас, я вложила больше, чем вы сейчас оба можете себе представить.
Кто то аккуратно покрыл его дёрном и посадил распускающиеся нарциссы. Над холмиком возвышался небольшой чёрный камень. На камне было выбито леонора аполлония блассерман пианистка скончалась марта года даты рождения не было, но ниже на камне была ещё одна строка, и, когда хенрик прочитал её, он вспомнил, что это название того произведения, которое недавно играла его тётка.
Если я и поцеловала его, то только для того, чтобы сильнее потом ударить. Старуха и девушка некоторое время смотрели друг другу в глаза. Потом леонора блассерман в последний раз обернулась к своему племяннику. Хенрик, покачиваясь, стоял на прежнем месте. Глядя сейчас в глаза своей тётки, он почувствовал, что настал момент просветления.
В глазах леоноры блассерман он увидел в этот миг правду о том, что же действительно скрывалось за их отношениями, за всегда присутствующей насторожённостью. Сейчас леонора блассерман смотрела на него с теплотой, охватывающей всё, что она видела, и всё, что когда либо между ними было. Потом она повернулась, резким движением двинулась вперёд и исчезла.
Слова на меня больше не действуют. Я покинутое здание, или, скажем иначе, забытая и заброшенная обсерватория. Сквозь выбитые стёкла моих окон проносится ветер, не оставляя после себя никаких следов. Не имеет значения, верите вы мне или нет.
Можете отнестись к этой истории как вам заблагорассудится. Как к признанию, как к молитве, как к короткой скучной басне, как к жалобным стенаниям.
Я пишу эти строки, потому что в моей жизни произошло нечто, полностью освободившее меня от того, что люди называют чувствами. Из той вселенной, в которой я нахожусь, поступает мало сигналов. Все те, кто на моих глазах возглашал, что им наконец то удалось раз и навсегда подняться над эмоциями, как правило, окончили свои дни в сточной канаве.
Не могу сказать, что я вёл безупречную жизнь. Но с той ночи ночи на марта года жизнь моя стала чиста как золото. И сколько ни скреби по поверхности, всё равно внутри будет золото.
С той самой ночи к любви, к желанию, к ревности и к одиночеству я стал относиться иначе, чем все остальные люди. Я стал свободен. Из всего, что мир называет чувствами, я признаю за собой только одно. Лёгкое раздражение, которое я лелею в себе, потому что оно меня согревает.
Пернилле тоже не сходила с места. Потом он обратил внимание на то, что всё ещё держит в руке пистолет. С большим трудом, словно очень старый человек, он подошёл к роялю и положил оружие на блестящую поверхность.
Направляясь к двери, он на мгновение остановился рядом с пернилле. Он хотел что то сказать, но девушка казалась непреодолимой задачей, которой он даже не мог взглянуть в лицо. Он прошёл мимо неё, спустился по лестнице и покинул дом.
Что то подсказывает мне, что сегодня ночью я смогу понять. Я проектирую и изготавливаю зеркала. Этим же занимался мой отец, а ещё раньше его отец.
Я стал инженером, им это не удалось. Но это не моя заслуга, всё дело в прогрессе. Главная истина о любом ремесле состоит в том, что оно представляет собой состояние души. Для этого состояния перемены, называемые прогрессом, никакого значения не имеют.
Такое положение вещей вполне закономерно. Мы не можем ни сказать, ни сделать ничего, что не было бы уже сказано или сделано раньше. И не только в словах мы повторяем себя и других.
Если тем не менее имеет смысл называть меня художником, то не из за того, чего я достиг, а из за того, к чему стремился. Я мечтал создать зеркало, которое воспроизводило бы мир таким, каков он есть. В некотором смысле именно эта мечта и очистила меня. Европейская история знает две интерпретации зеркала истина и грёза.